На столетии Натальи Ивановны Грачёвой из города Грязи в августе гуляли 47 человек. Остальные 17 не смогли присутствовать на этом семейном празднике. Всего же в родне столетней долгожительницы 64 человека: они с мужем вырастили пятерых детей, у нее 14 внуков, 17 правнуков, трое праправнуков, а у тех жены, мужья, снохи и зятья.
Эта уникальная женщина примечательна еще и тем, что как центр притяжения удерживает вокруг себя практически всех родных. Лишь один правнук Дмитрий, кадровый офицер, служит в Читинской области. Все другие ее потомки живут не просто в области, а в Грязях!
Есть среди них представители разных профессий. Младший сын, Владимир, встречавший нас у своей мамы, 40 лет отработал в Госавтоинспекции. Но большинство в этом семействе — железнодорожники. На железной дороге трудились и Наталья Ивановна, и ее супруг Павел Георгиевич, давшие начало целой династии.
Интересно, что в свои сто лет Наталья Ивановна всех помнит по именам и узнает в лицо, даже многочисленных племянников — у ее родителей было десять детей. И это при том, что память ей развивать особенно не пришлось: в школу мама ее не пустила — надо было прясть и обвязывать семью. Так и прожила Наталья Ивановна всю жизнь неграмотной. Ни книжек, ни газет не читывала. Но с «Липецкой газетой» ее связывает то, что в ее биографии отразилась столетняя история страны, которую весь век освещает и наше издание.
Родилась она в бедной крестьянской семье в селе Семёновка, позже переименованном в Плеханово. Трудилась сызмала, пешком гоняла гусей в Грязи на базар: 20 километров следом за неторопкой, а потом и уставшей птицей. В Грязях и познакомилась со своим будущим мужем Павлом Грачёвым, отец которого жил рядом с базаром и принимал в доме «ночевщиков».
И тут надо сказать о самом главном подвиге, совершенном этой скромной русской женщиной. Проводив на фронт жениха, она за всю Великую Отечественную не получила от него ни одной весточки. Не зная, не ведая о стихотворении Константина Симонова «Жди меня, и я вернусь всем смертям назло…», она, неграмотная крестьянка с большой душой, оказалась даже выше симоновской героини, спасшей своего возлюбленного силою ожидания и верой в его счастливую звезду. Та хоть знала о судьбе своего суженого, а у Натальи Ивановны не было ни писем, ни стихов, ни заклинаний ждать.
Только после войны выяснилось, что зимой 42-го Павел Грачёв был тяжело ранен под Харьковом. Ко всему обморозил ноги. Долго находился между жизнью и смертью, ноги ему ампутировали. Молчал он, видимо, не случайно. Но в 45-м родным сообщили, что он жив, лежит в госпитале в Ашхабаде. Брат поехал за ним…
— Вы так его любили? Даже законные жены отказывались от мужей, узнав об их увечье, а вы же были совершенно свободны?
На этот вопрос столетняя бабушка улыбнулась и ответила:
— А как же не любила! Вон сколько детей нажили! И сейчас на меня смотрит, а я на него… — кивнула она на портрет мужа.
Павел Георгиевич так и не научился ходить на протезах, но силою воли и любви преодолевал все неловкости, боль и страдания от своего положения. Приспособился передвигаться на своих двоих, залечивая раны и стертости травами, вел домашнее хозяйство, работал и пользовался огромным авторитетом на работе и в семье. Слово его было жесткое, крепкое, вспоминает сын Владимир, ослушаться его было невозможно. Дожил до 75 лет, оставшись без ног в 29…
В заботах о муже и детях Наталья Ивановна забывала о себе: болеть, скучать, учиться грамоте ей было некогда. Впрочем, в ее родне немало долгожителей, уходивших в иные веси в 90 и старше. К тому же она не брала в рот спиртного, впервые попросив плеснуть в чай черного рижского бальзама уже на девятом десятке, всю жизнь ела простую натуральную пищу.
Единственное «баловство», которое она могла себе позволить, — это песня. То-то радости было, когда социальная служба в честь столетия организовала у нее на дому концерт — баянист в картузе наяривал частушки, девушки в сарафанах и кокошниках пели. Она и в наш приезд думала, что споем. А потом запела сама — громко, сочно, с чувством: «Одна возлюбленная пара всю ночь гуляла до утра…» И в лице, в голосе ее отражалось все: любовь, тоска, счастье оттого, что столько всего было в ее жизни, и горечь оттого, что уже ничему не бывать…